ЕВРЕЙСТВО ВЛАДИМИРА ВЛАДИМИРОВИЧА
В жизни Владимира Владимировича Набокова есть два важных генеалогических факта, которые биографами не оглашаются, или упоминаются вскользь, полунамёками.
Первый факт хорошо известен, хоть Шраер и пишет о нём туманно:
«Неизвестно, знал ли Набоков, что один из его прадедов по материнской линии, военный врач Николай Козлов, был сыном обратившегося в православие еврея.»
Шраер М.Д. Письма еврейской Музе: Жизнь Владимира Набокова и Веры Слоним как литература и история. URL: https://www.colta.ru/articles/literature/17272-pisma-evreyskoy-muze.
Здесь нет ничего неизвестного, коллега. О еврействе Владимира Набокова знала и вся эмиграция, и берлинские власти. Он и избрал сирийский псевдоним - нарочито, как потомок Ефрема Сирина. Даже я, крайне далёкий от набоковедения профан, давно вычислил, что Е.И. Рукавишникова имела левантийских предков. А Набоков знал свою собственную родословную получше нашего. И те художества, что он написал в мемуарах, это капля в море, мифопоэтика отдельных деталей. От матери наедине он узнал в сто раз больше. В те времена ещё не замалчивали родословную.
Зато второй факт — малоизвестный. И ужасный. Он объясняет очень многое.
БЕРЕМЕННОСТЬ ВЕРЫ НАБОКОВОЙ В 1936 ГОДУ
Вот что пишет Стейси Шифф, исследовательница биографии Веры Набоковой-Слоним:
«В июне 1936 года Вера с Дмитрием десять дней провели в Лейпциге, где вместе с Анной Фейгиной гостили в просторной квартире у Бромбергов. Владимир в Берлине сильно без них скучал; то была вторая за год разлука, поскольку в январе он совершил триумфальный вояж с чтениями по Франции и Бельгии. Вера повела сына в небольшой тамошний зоопарк, однако, как обнаружилось, «неожиданное знакомство с природой возымело непредвиденные последствия. Ребенок, обожавший гонять повсюду (а бегал он стремительно), внезапно запросился на ручки». Спускаться на землю он отказался и пару дней после этого настаивал, чтобы его носили на руках, — что исполняла порядком уставшая Вера, так как он был «крупный мальчик, весьма тяжелый ребенок». Владимира восхитило известие, что сын, должно быть, испугался белок, хотя одновременно он был встревожен: в поездке выяснилось, что Вера снова беременна. Понимая, как сильно жена устает с Дмитрием, муж посоветовал ей по возможности меньше двигаться. Понимая, что Вере сейчас не до работы, он не без сожаления упоминал о месте секретарши, насчет которого ей звонила знакомая.»
Шифф, Стейси. Вера (Миссис Владимир Набоков) / Перевод с англ. О. Кириченко. – М.: Колибри, 2010.
Где эти письма? Где этот эмбрион? Как он погиб? Кто его оплакивал?
Нельзя узнать даже, когда это было.
Дело в том, что он был зачат именно в тот момент, когда была поставлена точка в рассказе «Весна в Фиальте». Точнее, когда эту точку поставила женщина. Вернее, когда её поставила Вера. И здесь и там - каламбур. Но всё же факт: Набоков писал по ночам, а днём Вера гуляла с ребёнком. Только после завершения машинописной работы они могли позволить передышку.
ВЕРА КАК ВТОРОЕ КРЫЛО СИРИНА
Полишинелевский секрет творчества Владимира Набокова заключается в том, что все его произведения написала Вера. Точнее, напечатала. Владимир создавал замысел, разыгрывал его, покрывал бумагу письменами, редактировал манускрипты и черновую машинопись. Однако окончательный текст авторской рукописи формировала Вера. Это соавтор проекта «Вл. Сирин». Можно считать, что именно она была писателем, но использовала мужа в качестве инструмента «распределённого сознания» и «высшего разума». Только Вера могла заставить Владимира доработать смутный замысел до состояния шедевра и готовой рукописи.
Вера понимала, что ставить на книге два имени экономически глупо и социально опасно. Поэтому она держалась в тени. Вера была умнейшая женщина. Именно она воспитывала Дмитрия так, что он учился отлично - в чужой языковой среде, не имея страсти и прилежания. Именно она помогала конструировать тексты лекций так, что Набоков имел успех. Сам он, экспромтом, выступал очень плохо. Именно Вера обеспечила реализацию проекта «Вл.Сирин». Она в юности публиковалась, подписываясь «В.С.», но это было неоправданно. Проще было писать не статьи и стихи, но аналитические записки. У неё был контракт отрабатывать две буквы из семи («В.С.»), это 30%. Вообще-то, ВЕРА СЛОНИМ занимает ещё больше букв проекта ВЛ.СИРИН. Она делала для проекта гораздо больше — как немецкоговорящий менеджер и обладатель пишущей машинки. Написать текст, это лишь часть работы. Чтобы превратить его в литературное событие надо добиться опубликования и раскрутить среди своих. Гораздо проще делать это от чужого имени, как литературный агент, чем проталкивать собственное детище.
Набоков якобы не умел печатать и водить машину. Зато умел отлично играть в теннис, ловить и расправлять бабочек. Он не мог звонить по телефону. Зато мог оперировать огромным объёмом информации и прекрасно говорил устно. Да ведь это нонсенс! На самом деле Владимир просто не имел права всё это делать - по условиям контракта. К нему с самого начала была приставлена «еврейская жена», чтобы контролировать опасного пропагандиста. Она заставляла его писать не политические памфлеты, а художественную чепуху. За это ей выделяли мизерные, но регулярные выплаты, на которые жила семья. Им пришлось поселиться у Анны Фейгиной.
А гонораров Владимира едва хватало на курево ему самому. Он мог бы писать молниеносные репортажи, рекламу, аналитику, что угодно. И прилично зарабатывать. Но не имел права. Поэтому создал миф о своей рафинированности, неуклюжести, чудаковатости. При близком знакомстве выяснялось, что он человек очень простой, без чудачеств, и довольно шустрый и ловкий. Всё дело в контракте. У них с Верой был брачный союз, определяемый службой. Но они действительно полюбили друг друга. Особенно когда появился ребёнок. И когда над их семьёй нависла общая опасность. Здесь они ощутили себя по-настоящему родными людьми.
Вера контролировала каждое печатное слово мужа. Она знала все скрытые смыслы его произведений. Но когда муж диктовал «Весну в Фиальте», Вера не могла разгадать эту шараду, приняла содержание на свой адрес, и была очарована. Она отдалась Владимиру в ту ночь, на рубеже апреля и мая 1936 года. И неожиданно оказалось, что произошло зачатие. А второго ребёнка заводить было нельзя. Это запрещала и политика, и контракт. Вокруг стягивалось кольцо антисемитизма. Как она потеряла плод? Совершила криминальный аборт, или выкинула?
Род Набоковых был очень породистый. Все дети Владимира и Елены были очень крупные, красивые, интеллектуальные. А их дети были ещё крупнее и способнее. Следовательно, в феврале 1937 года должен был родиться гений всех времён. Но он не родился. Более того, в то время муж уехал от Веры. Сбежал. Они расстались. После этого она словно сошла с ума. Стала неадекватной. Нарушала все планы. Не желала ехать к нему. Собиралась под надуманным предлогом ехать в Прагу. Отвечала невпопад. Почему? Под воздействием каких потрясений или препаратов? Что вообще тогда произошло, в 1936-37 годах, через сто лет после пушкинской гибели? Какое воздействие на судьбу Владимира, родившегося через сто лет после Пушкина, оказывал этот нерождённый индивидуум? Это погибший маленький Будда?
РАЗВОД И БЕГСТВО ОТ СИРИНА
После этого у Веры и Владимира произошла большая размолвка. Её устроила вовсе не Ирина Гуаданини. Она была вторичным объяснением. Раздоры начались ещё в 1936 году. Очевидно, Владимир узнал, что жена сделала аборт в Лейпциге. Он многое понимал. И купил туристическую визу. И бежал в Брюссель к Кириллу. И там искал, где бы зацепиться самому. Бездомный и нищий, он был готов подселиться даже к любой бабе как альфонс.
Рассказ «Весна в Фиальте» прочитали в тогдашней разведке, но не разгадали «Теорему Фабра — Тинбергена», а восприняли фабулу в чистом виде. Поэтому подослали к Владимиру — сводню Кокошкину и её смазливую дочку Ирину Гуаданини, которую оформили «под Нину». Это была типичная "медовая ловушка". Ирина заразила Владимира норвежской чесоткой, чтобы сделать зависимым от «своего лечения».
Но Вера упрямо поехала в Прагу, объяснила всё жившим там Набоковым. После чего заручилась поддержкой Елены Ивановны, сестёр и Кирилла, продлила негласный контракт, и выбралась к мужу. Он узнал детали, в том числе - кто такая Ирина. Пришлось остаться с женой. Гуаданини выполняла задание «Медовая ловушка», действуя от русской мафии. Слоним выполняла задание «Еврейская жена», гораздо более тёплое и надёжное. Еврейская мафия помогла им выбраться из Франции в Америку. Это было нереально не только по деньгам: их должны были арестовать на границе, в океане или на таможне США.
В США Набоков мог сколько угодно писать по-русски, и зарабатывать этим. Потому что там имелась 1) русская диаспора, насчитывающая миллионы человек. Даже если продать образовательную брошюрку про Пушкина тысячной доле, уже можно жить целый год. И писать. В США была 2) потребность в русскоязычных словесниках, чтобы взаимодействовать с союзниками, вести военную пропаганду, аналитику. В США была 3) потребность в знатоках Германии и Франции, включая русскую диаспору в Европе. Информация оплачивалась очень дорого, в рамках военной потребности.
Однако бакалавр филологии и поэт Набоков ничего не писал! Разве может быть такое? Он только якобы переводил на английский своё старьё. Это враки. Набоков мог переводить свои тексты прямо на ходу, синхронно. Один рассказ - это один день. Но Набоков делал вид, что не пишет - по коммерческим причинам. И занимался энтомологией. Почему?
Причина заключалась в Вере. Вера отказалась печатать за Владимира. У неё не было резона покупать русскую пишущую машинку. У них была плохая семья. Но они делали хорошую мину.
АНГЛИЙСКИЙ ПРОЕКТ VN
Тогда Набоков извернулся и стал писать по-английски. Вера английский понимала плоховато, поэтому не могла контролировать. Владимир стал писать очень вычурно. Он делал это под видом подготовки лекций. Поэтому тратил не эту чепуху неоправданно много времени. Чтобы обучать 5-10 студентов, почти не знающих русский язык, основам русской литературы, бакалавру и словеснику вообще можно было не готовиться. Чем он вообще занимался? Писал в стол. Отрабатывал изощрённый английский, который был бы непонятен Вере, своему "Соглядатаю". Он работал точно так же, как Гумберт писал «тайные записки» при Шарлотте.
Эмиграция очень часто провоцирует развод. И Владимир с Верой почти развелись. Об этом он пишет в романе "Пнин". Но со временем супруги примирились, помирились, прикинули перспективы. Было слишком много всего, ради чего стоило жить вместе. И трудиться вместе. Кстати, Владимира в 1944 году едва не убили. Вера поняла, что без мужа ей придётся туго. Они снова стали работать. Набоков изворачивался, чтобы делать многомерные тексты, которые не понимала бы «еврейская жена». А Вера корпела, стараясь разгадать шарады VN. Вера и Владимир повышали свой уровень вместе. В этом тайном соперничестве (как у двух шахматистов) развился стиль VN, который поражал даже словесников-англофонов.
Таким образом, «Весна в Фиальте» - это поворотная точка биографии семьи Набоковых. Поэтому Владимир придавал этому рассказу такое сверхценное значение.
А чем это доказывается?
ДОКАЗАТЕЛЬСТВА СВЕРХЦЕННОСТИ РАССКАЗА
Когда текст был отшлифован (к 1 мая 1936 года), Набоков-Сирин постарался опубликовать рукопись в каком-либо журнале, причём без изменений. Это почти нереально. А Владимир добился этого необычайно оперативно, следовательно, проявил огромную волю и энергию. В Германии рассказ не приняли: он длинный и невнятный. Тогда он убедил Фондаминского (подсказав, что в тексте скрытый смысл). И рассказ приняли в очень авторитетный журнал «Современные записки», причём срочно - номер вышел в июле (№ 61, 1936). Значит, в течение мая Набоков успел отправить рукопись в Париж, её вычитали и пустили в набор, затем кто-то вычитал корректуру. Скорость по тем временам неслыханная!
Словесники чувствовали, что там есть шарада, но никто не сумел докопаться до сути. Рассказ «Весна в Фиальте» посчитали искусной зарисовкой курортного романа, и ограничились филологическим анализом. Восторгаться там нечему: в тексте множество несуразностей, ошибок повествования и даже синтаксиса и пунктуации. Объясняется это не спешкой - ведь через двадцать лет автор не изменил текст - а условиями шарады.
Такую быстроту можно объяснить только личной сверхценностью. Тем, что рассказ был в первую очередь адресован трём братьям: Кириллу, Сергею и Владимиру Набоковым, и содержал психоаналитические сублимации, скрытые послания и заклинания судьбы от имени старшего брата. И как сейчас стало понятно, рассказ служил ещё и памятником — на могиле неродившегося ребёнка Веры и Владимира.
Затем Сирин добивался перевода на французский язык, а весной 1937 года редактировал перевод Дениса Роша (Бойд, 2010, т.1, с. 510), хотя было много других проблем. Почему он сам не перевёл текст на французский? Потому что не жил во Франции. Его язык был недостаточно живой. Перевести на британский английский было гораздо проще - ведь Набоков прожил в Англии несколько лет, и получил там образование. Он стал набрасывать перевод ещё во Франции. Но пристроить текст в Лондоне было нельзя - коммерческая репутация Сирина была скверной.
В 1939 году в Париже вышла книжечка «Владимир Набоков (Сирин): Весна в Фиальте и другие рассказы». Кто её выпустил? Там не указана редакция, выходные данные, и тираж самый дешёвый, типа «самиздат». Очевидно, автор отпечатал её за свои деньги. Кто ему разрешил? Как на это согласилась жена? Это было нерациональное расходование денег.
Название сборника — коммерческий абсурд, антипод вирусного заголовка. Совсем не «clickbait». Были гораздо лучшие альтернативы. Если бы автор написал на обложке «Уста к устам», и поместил чувственный рисунок, книжкой заинтересовались бы эротоманы. Если бы написал "Ultima Thule", брошюру взяли бы любители оккультизма. А если написал бы «Истребление тиранов», то книжка продалась бы в сто раз успешнее. Шла война, диктаторы терзали мир! Однако Набоков надписал сборник странным заголовком «Весна в Фиальте», и пустил первым этот затянутый рассказ с его скупой фабулой. Следовательно, название было сверхценным для него самого. Он опубликовал эту книжицу для себя, и назвал её для себя. Причём – навсегда. Менять эту конструкцию Владимир не соглашался, несмотря на доводы экономистов во всяком издательстве.
Набоков самолично перевёл рассказ на английский язык, хотя нужно было тратить силы на денежные проекты. И после переезда в США этот текст был первым, который Владимир пытался издать. И не соглашался что-либо изменить!
ПРОМЕДЛЕНИЕ И ДРУГИЕ ШАХМАТНЫЕ ОШИБКИ
Английский вариант рассказа был опубликован в «Harper’s Bazaar» в мае 1947 года. Через 8 лет после иммиграции в США. Это очень много! Где автор был раньше? Для такого англомана и преподавателя литературы не составляло труда перевести на английский пяток своих рассказов и стихотворений, и опубликовать брошюру. Это обошлось бы в совсем небольшую сумму, а тираж мог бы продать сам Набоков в университетских городках и по знакомым. Почему шахматист действовал так нерасчётливо?
Набоков всё же подготовил переводы рассказов, и выпустил их в том же 1947 году (очевидно, аргументируя издателя наличием публикации в периодике). Но предложил очень глупое название сборника: «Nine Stories by Vladimir Nabokov» (NY: New Directions, 1947). Представим, что малоизвестный автор-эмигрант придёт в редакцию «АСТ» с рукописью сборника «Девять рассказов Абдукадыра Новрузчандры». Тогда даже обладатели привычного американского имени брали pen-name. А русское имя Набокова было для них непроизносимым, и тогда ещё совсем не знаменитым. Следовательно, было нечто сверхценное для Набокова (и его семьи), побуждавшее так позориться. Ведь и оформление обложки тоже безобразное! А сверхценность в том, что и здесь упоминается «Нина эль Ниньо».
Набоков проявил литературную активность только по одной причине. Он получил письмо от Елены Сикорской, узнал, что Кирилл жив, узнал адрес. И начал переписываться с Кириллом. В 1945 году он написал такие строки:
"I work as Research Fellow at Harvard Univ. ( Museum of Comparative Zoology) and also teach at Wellesley College. During these years I have had published three books in English ( a novel called «The Real Life of Sebastian Knight», a biography of Gogol and a small volume of translations from Pushkin, Lermontov, Tutchev) and have contributed poetry and prose to the New Yorker (several poems) and the Atlantic Monthly (several stories). Most of my time however is taken up by scientific papers on butterflies some of which I have discovered myself during collecting trips in Arizona and Utah."
(Сикорская, 1985, с.122)
Но что в этих строках? Видно, что Владимир (который ранее писал Кириллу как строгий ментор-филолог) с трудом наскрёб, чем похвастать. Видно, что он тоскует без настоящего творчества и стесняется безрезультатности. Видно, что он хочет напомнить брату, каким был мастером когда-то - и не может.
И сразу после этого Владимир стал прикладывать усилия, чтобы опубликоваться 1) в журнале, который попадёт в европейские библиотеки, 2) в англоязычной книжице, которую можно переслать через таможню. Ему пришлось засесть за переводы. Это было очень трудно! Ведь нужна помощь Веры. Вот потому и возникла эта двойная публикация - в 1947 году. Его мотивировал брат.
Но Владимир хотел показать брату и русский текст, который гораздо завиральнее. А как это сделать? Не отсылать же рукопись! Это несолидно. Нужен американский лейбл, издание. Однако его русские тексты никто не принимал. Они были коммерчески безнадёжны. Только в 1956 году Набокову, который уже приобрёл известность, удалось переиздать сборник рассказов на русском языке в Издательстве имени Чехова (Нью-Йорк). В самом дешёвом варианте. И снова под тем же названием «Весна в Фиальте». Какое упрямство! Это было крайне непрактично. Ведь сам рассказ кажется громоздким, невнятным, содержащим повторы, странные детали и другие недостатки. Однако для шарады и личного письма это никакие не недостатки, а оправданные элементы криптографии. Но кому это объяснишь? Шарада должна оставаться секретом.
Незнакомого, но слабого противника надо ошеломить блестящей игрой. Сирин был блестящий словесник. Но сборник вовсе не ошеломляет. Особенно в послевоенные 1950-е, когда ценились рассказы о суровом военном времени, мечты о будущем или литературные эксперименты. А Набоков публикует какую-то сентиментальную чепуху, не интересную ни одному американцу.
Заметим, что все эти брошюрки ещё и выглядели крайне непрезентабельно. Обложки ужасные! Нормальный человек не купит, солидному господину показать стыдно. Везти такой «самиздат» через океан в 1939 году было просто опасно. Война набирала силу. Вермахт вошёл во Францию. Таможенники и полицейские могли решить, что это тираж вражеской (русской, значит, коммунистической) пропаганды или какие-то шпионские сведения. Однако Набоков упрямо потратился, отпечатал брошюру с непонятным заглавием для американских и французских властей, и вёз её на корабле, рискуя и волнуясь. Всё это свидетельствует о сверхценном отношении к рассказу. И объяснить его нельзя никакими художественными достоинствами — только личными причинами, только братской любовью.
БРАТСКИЙ ПРИВЕТ
Зачем Набоков настаивал на переиздании в 1956 году? Ответ получаем в весеннем письме Кириллу от 12 марта 1955 года:
"Your suggestions are very kind and very welcome. Esli mi reshimsya dvinut’sya v Evropu (I am extremly wary of Europe), it will be sometime in the spring of 1956."
(Сикорская, 1985, с. 123)
Владимир хотел встретиться с братом в начале 1956 года, в годовщину их Брюссельской встречи в 1936 году. На фоне мрачной эмигрантской жизни это было самое светлое воспоминание. Он хотел нагрянуть весной и подарить брату книжицу о весне. И доказать, что он всё ещё великий писатель. В тот год исполнилось 20 лет.
А первая попытка была сделана десятью годами раньше. Узнав адрес Кирилла, Владимир хотел послать ему Книгу о Весне - к десятилетнему юбилею встречи в 1936 году. Он приложил огромные усилия, чтобы подготовить и пробить в печать англоязычный сборник "Nine Stories", который удалось отпечатать только в 1947 году.
Идиотский иероглиф на обложке – это не что иное как изображение Кирилла. Он так выглядел в Брюсселе: высокий, под зонтиком, раскуривающий трубку, и весь покрытый словесностью. Название сборника "Nine Stories" - это анаграмма "Stories to Niño". Так выражался Василий Рукавишников. Он заикался по-русски, поэтому всех перекрещивал на иностранный лад. Володю он называл - Лоди Мак-Наб. Брата Сергея он называл frère de Nab или Ségur. Вот почему в рассказе неразлучны Фердинанд и Сегюр. А маленького Кирилла дядя называл просто Niño, "мальчик". Поэтому главный персонаж рассказа - Нина, с маленьким удобным телом.
Диакритический знак Niño на обложке не пропал - он стал частью иероглифа. Глупая шарада! Однако Набоков верил, что Кирилл, переводчик разведки оккупационных войск США, разгадает её без труда. И вспомнит бельгийские встречи.
Кирилл был маленьким только в Лондоне и Берлине, до 1923 года, когда Владимир отвёз его в Прагу, оставшись за отца. А когда он снова встретил брата, то поразился: малыш ниньо стал огромным и перерос его по всем статьям. Рост Владимира Владимировича Набокова - 188 см. Рост Кирилла Владимировича Набокова - 193 см. Елена Владимировна Набокова-Сикорская имела вес 100 кг и рост 177 см. Рост Дмитрия Владимировича Набокова в альпинистской обуви - 200 см. Набоковы - большие люди.
Дмитрий стал потрясающем парнем, универсально одарённым. А какой яркой личностью мог бы стать младший сын? Владимир думал об этом всю жизнь. Особенно когда убили Кирилла. Поэтому он написал в инструкции для сестры, что в сияющее фиальтовое время - принимает напиток для выздоравливающих Vin de Vial:
26.XI.1967 Montreux
Программа дня:
...
3:00-6:00 VN пьет vin de Vial.
(Сикорская, 1986, с.113)
Владимиру всюду грезилась эта Фиальта. И её финал. Он силился разгадать, что было первым - курица или яйцо. Кирша или яйцеклетка. Да, мне известно, какое имя хотел дать второму ребёнку отец.
Вот чей Зов я и слышу всё это время.
Вот откуда это утробное Знание.
Вот откуда это странное Имя.
Эх вы, еврейские музы...
Journal information