Предположим, что Господь Бог, которого часто поминают всуе, решил явить Себя миру, показать Своё присутствие и силу. Способов у Него много: воскрешение, пришествие, кара божья, знаки, голос, посланники, повороты судьбы и т.д. Христос, Апостолы, Евангелисты изображаются мастерами слова. Вербальные способности Бога так велики, что Он даже отождествляется со Словом. Значит, Он действительно любил играть словами, причём на высшем уровне. На таком высоком уровне, что величайшие поэты следовали по Его стопам.
Предположим, что это идеи некоего персонажа. Что в маленьком городке замкнуто живёт некий писатель и поэт, который мнит, что напрямую общается с Богом, следует по Его стопам. А психиатры, в свою очередь, диагностировали у него религиозный мегаломанический бред, социопатию и опасную навязчивость проповедовать. Время от времени они высылают санитаров, чтобы писателя госпитализировали. Его переодевают в старое солдатское бельё и заставляют лежать на кровати месяцами. Когда пациент достаточно отупеет от лекарств и скуки, ему разрешают читать какую-нибудь книжонку. А через год ему позволяют делать записи карандашиком. Но руки уже не слушаются.
Этот писатель не мизантроп, скорее, наоборот. Он озабочен судьбами мира и человечества, хотя не способен позаботиться даже о себе. Его беспокоят и возмущают многие проблемы, ситуации и отношения. Больше всего этого человека тревожит и огорчает всеобщее и вездесущее отступление от Истины. В частности, его возмущает, что граждане Современности извратили отношение к таким ценностям, как:
1) слово,
2) наука и просвещение,
3) истина,
4) люди, особенно заслуженные (которые рассматриваются как болезнь планеты, бремя для золотого миллиарда, лишняя биомасса),
5) вера, как способ постижения мистической стороны мира,
6) Господь и понимание Его подлинной роли,
7) высшая мирская власть, которую символизирует корона, или, скажем, динарий кесаря (8).
Также его возмущает то, что (9) заглавие Текста (голова нарратива, его сакральное начало, которое должно быть максимально истинным) нагло заменили на необходимость делать "вирусные", заголовки, рекламу и "видосы", которые насаждают культ лжи и фальши. Писатель знает, что латинское virus (10) означает 'слизь, яд, жёлчь, зловоние, испражнение'.
Всё это противоречит заветам ортодоксального христианства, и вообще ценностям монотеизма, где настойчиво предупреждают, что нарушение заветов влечёт за собой "божью кару" (11) - как аллегорию системных и глобальных проблем. Писатель считает, что человечество охвачено коррупцией (12) на социальном, психологическом и экономическом уровне. Коррупция разлагает душу каждого гражданина и работу всех социальных институтов. Таковы убеждения этого писателя. Однако окружающие и даже близкие убеждены, что он маргинал и психопат, с бредовыми идеями, и стараются свести общение к минимуму.
Предположим, что этот писатель, славяноязычный, но знающий многие языки и науки, сотворил в своём сознании образ "Божьей кары" - постмодернистскую химеру из тех слов, которые коннотируют со всем вышеперечисленным:
1. VERBUM
2. SCIENTIA
3. VERITAS
4. HOMINIS
5. VERA (VERE)
6. KIRIE
7. CORONA
8. CAESAR'S DENARIUS
9. CAPITULUM VIRUS ET VIDOS
10. VIRUS
11. KARA (DEI CARINARE)
12. CORRUERE, CORRUMPERE
Ничего не напоминает? Так выглядят наброски для поэмы или фабулы новеллы. Можно ли вылепить из этого набора какое-нибудь известное слово, бренд, номен? Что-нибудь медицинское? Начальник отделения на это лишь усмехается.
Далее писатель придумывает бредовый заголовок "ЦАРСКИЙ ВИРУС. THE CAESAR'S CROWN VIRUS". И комбинирует из всех этих слов некую графомагию в стиле "вирусных газетных новостей".
В настоящее время у писателя ремиссия, и комиссия его выписала. Писателя выписали, потому что он написал такое письмо, от которого у врача психиатра просто душа заболела! Психиатр чуть с ума не сошёл, когда прочитал писанину писателя. А главный психиатр не стал психовать, только спросил писателя, писает ли тот в постели. А писатель ответил, что хоть и страдает от полиурии, но в постели только записывает, а жёлтые чернила сливает в бутылочку или, если разрешат, то в белую чернильницу. Ему прописали таблетки от словесного поноса, велели пить больше жидкости и подписались выписать, предписав сделать выписку для паспортного стола. А после выписки писатель стал писать дома, хотя и оставался на вписке в больнице - ведь у него не было прописки.
(O rus! Просто поразительно, сколько здесь напрашивается каламбуров! Надо бы где-нибудь это записать, не то забуду.)
Будучи в больнице писатель насмотрелся голливудских фильмов. Кстати, у него диагностирован и бред великого родства. Он считает себя дальним родственником Стивена Сигала, потому что мать была из семьи Сегал, а брат похож на этого артиста. И считает, что является родственником некоторых других артистов, музыкантов или писателей. Некоторых он называет "брат", например, Пушкина. Это расценивается как тяжёлый делирий, поэтому писателя подолгу держат в стационаре.
И вот писатель посмотрел фильм "Патриот" с этим Стивеном Сигалом. И стал своим бредовым сознанием грезить, что его брат тоже осуществляет нечто подобное. Дескать, брат сначала разрабатывает штамм, пробирается в густонаселённый восточный город, будучи связан с местной мафией и заражает население. А затем зарабатывает миллиарды на лекарствах, борется с эпидемией, да так успешно, что становится крупнейшим воротилой и приглашается в синклит Мировой Закулисы. При этом писатель не видел своего брата уже 20 лет, и вообще не знает, жив ли он.
Писатель обладает достаточной креативностью, чтобы придумывать общий план и детали, но не перипетии. Он воображает вирус, названием и формой напоминающий и динарий кесаря, и что-нибудь королевское, например, державу и корону одновременно. И придаёт этому вирусу свойство поражать старых аксакалов, на которых должен держаться мир, но которые давно утратили мужество и духовность, предали заветы Бога и погрязли в алчности, трусости и бездуховности. Причём вирус поражает их так, чтобы последние дни они ощутили, что такое - мучения бездуховности. Чтобы задыхались, страдали от одиночества и мрака, и были окружены такой же охраной и почётной изоляцией, как коронованные особы. Поскольку этот писатель когда-то был сентиментален, он придаёт вирусу свойства щадить невинных детей, а душить лишь жадных стариков.
Далее он размышляет над своим фантастическим сюжетом, и даже грезит, что сумеет написать рукопись и пристроить её в какое-нибудь захудалое издательство. Там гонорар не заплатят, но и денег за тираж не возьмут. Писатель набрасывает в своей тетради разные наброски, детали, и даже газетные сообщения. Что-нибудь вроде этого:
Coronavirus hominis SARS-Cov-2 with COVID-19 pandemic has emptied the corrupt capital city of crony capitalism as if a vertuall Lord's justice or, as they call it, “Bozhiya Kara”.
Вы что-нибудь поняли? Я - нет. Вертуал какой-то! Но психиатры не возражают, когда писатель записывает свой бред: он не буянит, лежит тихо, сублимирует свои негативные переживания, и заодно даёт им материал для анамнеза. Писатель пишет в тетрадке убористым почерком. Санитары тоже разрешают, хотя и не каждый.
Писатель этот - опасный мегаломан. С ним невозможно общаться. Он считает себя учеником Бога. Он мнит, что Господь Бог - вечно молодой автор, которому нужен редактор, творческий оппонент и издатель. И считает, что сам годится на эту роль. Он занимается всякой ересью, например, доказывает, что Христа недаром изображают с книгой, а Бога называют Творцом - значит, они авторы произведений, литераторы, сценаристы. Этот делирий писатель продолжает рассуждениями, что есть некий индийский Брахма, который, однако, в Индии не живёт, и что этот Брахма - фантазёр, автор сценария Мироздания, его режиссёр и даже иногда играет камео. Далее этот писатель бредит, что Брахма является пациентом закрытой клиники, что это мальчишка, который лежит при смерти, что он задыхается от вирусной пневмонии, и бредит в агонии, вымышляя миры, чтобы не так страшно было во мраке, а его дыхание Чейна-Стокса, это и есть миллиардолетние циклы дыхания Брахмы, где он мучается от ужаса и одиночества. На этом месте писатель заливается слезами и становится беспокойным. У него хотели забрать Библию, но он знает основы религиоведения на память. Единственное, что удалось - приказать пациентам не вступать в разговор, затыкать писателю рот, если начнёт разглагольствовать свою ересь. Поэтому он помалкивает.
Галоперидол с присадками действует на писателя безотказно: у него вываливается язык и глаза, челюсти шамкают, тело трясётся. К моменту выписки он даже и разговаривать толком не способен, только мычит и кивает. За ним никто не приезжает. Писатель объясняет это тем, что всех его близких поубивали агенты КГБ. Но не держать же его за казённый счёт всю жизнь! Поэтому пациента оставляют в отделении, на его койке в отнорке, но оформляют как разнорабочего пищеблока. Писатель с утра до вечера трудится: моет овощи, убирает мусор, а также преподаёт китайскую философию и английский язык одному пациенту, который расплачивается апельсинами. Писатель и здесь в своём репертуаре: он считает, что его ученик - сын киевского мэра, которого посадили в тюрьму из-за политических войн. Куда ни кинь, всюду клин! А если его бранят за бредовость, писатель с достоинством шепчет:
- Это часть моей индивидуальности!
В больнице обстановка замкнутая, поэтому часто бывают эпидемии. Пациенты кашляют, мучаются с высокой температурой. Деваться некуда, лечить нечем. Поэтому заболевших просто запирают в палату для буйных, где они лежат впритык с другими больными, и где даже воды попить нельзя. Там забывают причину, считают всех запертых буйными, и держат как положено: полгода-год, пока врач не вспомнит и не выведет бывшего сопляка в общую палату. Все так боятся этой меры, что стараются не чихать, даже в разгар эпидемии.
Однажды писатель тоже подцепил вирусную инфекцию, вроде гриппа. Началась температура, сухой кашель. Но писатель мужественно скрыл, что болен - дабы его не заперли на два месяца, или даже до смерти. Ему не хотелось расставаться с пищеблоком, тетрадкой, телевизором и правом посещать туалет. Он старался кашлять тихо-тихо. Ночью он чуть не умер от удушья, но работал, как подводник. Медсестра дремала, и к счастью, не поняла, что хрипит писатель. Утром она ругала Зайцева, что тот кашляет и спать ей не даёт. А писатель уже оклемался.
Каждую зиму в больнице объявляют карантин, чтобы не заморачиваться с приёмом родственников. Прогулки отменяют, никаких встреч. Вскоре все заболевают гриппом, потому что без прогулок организм ослабевает, а персонал приносит заразу. Только у писателя есть право выходить за дверь и даже за территорию. Он три раза в день обязан собирать мусор и выносить на свалку.
И вот он начинает замечать, что свалка переполнилась: мусор никто не вывозит. И рядом в посёлке нет никого народу. Ни одного человека. Через неделю писатель обнаруживает, что на проходной больнице никого нет. И персонала становится всё меньше. Приходит лишь один санитар, худосочный твинк по имени Голиаф Давидович и таким же самомнением. Больше персонала нет! Все на больничном. Здоровы только больные. Болеют доктора, а среди больных никто не болеет. Только у Зайцева норвежская чесотка. Писатель считает, что это КГБ заразили Зайцева боевым штаммом, инфицировали казённую пижаму. Хотя кому нужен этот старикашка? В больнице пижамы действительно раздаёт один убийца, бывший спецназовец, по команде сестры-хозяйки, каждому пациенту лично. Поэтому при необходимости всегда можно заразить и убрать конкретного диссидента. Но в это верит только писатель. Он называет и причину наказания Зайцева - тот угостил писателя шоколадкой.
У писателя один из диагнозов - мания преследования. Ему кажется, что агентура КГБ, возглавляемая его братьями, наказывает всех, кто проявляет дружелюбие и помогает писателю. Все, кто оказал писателю услугу (пациенты, доктора, академики, соседи, родственники, политики, даже парикмахеры) и отзывался о нём положительно, вскоре погибают. В основном от индуцированных болезней, например, онкологических. Писатель доходит до маразма. Он заявил, что врач выведал, кто с ним дружит, и отравил старика Митрохина, обмакнув его таблетки в боевой токсин, после чего Митрохина хватил инсульт. Писатель часто говорит, что мы все под колпаком у какого-то Мюллера. Полный идиот! Но тихий, исполнительный, поэтому его пока не убивают.
А в отделении жизнь кипит. Дураки моют пол, варят себе капусту на пищеблоке, и даже раздают лекарства и сигареты. Но нет ни докторов, ни охранников, а на улице - жителей. Родственники не приезжают: карантин. Врачи общей практики не приходят. Обходов нет. Никого! В отделении только Голиаф Давидович, который в силу карантина, домой не уходит: спит в креслах днём и ночью. Телевизор перестал работать, и починить его некому. Новости узнать негде. Но дураки не обращают внимания. Они поклоняются спящему Голиафу Давидовичу. Подойдёт к нему дурак из хозбанды спросит: "Курмангулов снова буянит! Привязать его?" Парнишка в белом халате только всхрапнёт, а дурак уже бежит и орёт: "Курмангулова на вязки! Голиаф приказал! Всем потом по сигарете! Давидович велел!" Так и день проходит.
Но писатель тяготится, но трудится. И на досуге пишет в тетрадку про глобальную эпидемию, придумывает всё новые события и детали.
________________________________________
Всё это небезынтересно. Можно и впрямь поработать над таким сценарием. Вполне пригодный сюжет для новеллы. Что-нибудь в стиле Харуки Мураками или Кена Кизи... Конечно, эта история совершенно нереалистичная, абсурдная, да и экранизировать невозможно. Таких фильмов уже полно, например, "Человек дождя". А этот сценарий слишком далёк от жизни, слишком никчемная идея, слишком много мистики и наворотов. Какие-то вирусы, писатели, пациенты, вредители. Что за бред! Но в целом определённая логика есть. Для шизофазии сгодится. Да и вероятность таких событий, в принципе, ненулевая. Статистически ненулевая.
__________________________
Начало работы 09:56:00
Завершение 12:05
Два часа. Дневная норма упражнений.
Journal information