Во-первых, они стараются не замечать тех крупиц манчжурской экзотики, которые вплетены в природу. Элеуторококк в подлеске это, наверное, шиповник. Бархат амурский - просто тополь такой. Желтая ребристая - ну, береза как береза. Корейская сосна здесь именуется просто "кедр". Замечают, конечно, тигра, мандаринку, харзу. Зато на крохотных цикадок тропической формы, мантиспу, необычных журчалочек, белостом внимания никто не обращает. Даже специалисты-лесоводы относятся к местной природе как к глубокой обыденности и стремятся ее "обрусить".
Невероятно близкое соседство с Китаем словно игнорируют, или подают, как недоразумение. Говорят, в 1970-х была проделана большая работа - заменяли на русские местные топонимы, включая названия рек, рельефа.
- Что вы сделаете в первую очередь, если вас привлекут к управлению государства? - Спросил ученик.
- Необходимо начать с исправления имен, - ответил Конфуций.
Во-вторых, люди ощущают себя не на своем месте. Будто силой заняли, а потом постарались забыть. Ведь богатейший край! Окружен могучими партнерами. Населения мало - можно озолотиться. Сам город преобразился, стал красивым и довольно комфортным. Многие занимаются прекрасным делом, и вполне обеспечены. Но в разговоре ноют, как малые дети: "Всё развалилось, ничего нельзя сделать..." Какая-то неявная апатия, безвыходность, "пропади все пропадом". На любой довод приводят встречный негативный аргумент. В разговорах слышится немыслимый патернализм: во всём виноваты "ОНИ" - от разрушения страны, до традиции не включать поворотник на перекрестке. Не слышно "мы", и тем более "я". На челе общества словно просвечивает печать отчуждения. И деформирует лица.
Я видел, как в бедных и труднодоступных деревнях, даже во временных поселках трейлеров говорят: "моя земля!"
Journal information