чего?В 1985 году когда умер Великий лама Тубтен Йеши, его душа возродилась в теле мальчика из испанской семьи, получившего в дальнейшем имя Тензин Озел Ринпоче. Впрочем, чаще наследники лам появлялись на свет в Южной и Восточной Азии. Так в Индии родился Геше Тензин Вангьял Ринпоче, родители которого бежали от Китайской оккупационной армии. Он был признан реинкарнацией известного ламы Кьюнг Тул Ринпоче, великого практика, учёного и писателя. А в Китае нашелся 2-х летний мальчик, оказавшийся наследником души 6-го Ретин-Ламы.
Незадолго до этого на берегах Амура в семье простых чжурчжэньских лесоводов тоже родился мальчик. Несколько раз его хотел унести дух Дор-Ле, но в конечном итоге бросал у дверей, полуживого. Окружающих мальчик удивлял огромными выпуклыми глазами, странной говорливостью, страстью к путешествиям в далекие овраги и убеждением, что он «прилетел на парашюте».
В школе он питал какую-то странную иррациональную неприязнь к культуре XIX века и литературоведению. По гуманитарным предметам учился с тройки на четверку.
Уроки литературы вела директриса, чем-то напоминавшая портрет кудрявого молодца со стены, без бакенбардов, зато с усами. И директриса, и портреты, и музыка лирики ему в равной степени были неприятны – причем не просто как «скучный предмет», а как некая личная проблема, вроде прыща на собственном носу.
Лет с 10-ти на мальчика стали находить приступы поэтического изнурения, когда в голове вихрем неслись ямбы, перемешанные со словесным мусором. Будто навязчивая мелодия – причем звучали типично пушкинские мотивы. Это было тягостно, учитывая личное отношение к лирике, Главному Лирику, собственному имени, равно как и внешности: в зеркале обнаруживалось узкое лицо со впалыми щеками, которое обрамляла шапка кудреватых волос.
Когда мальчик болел и лежал в жару, за каким-то чёртом он откладывал любимые книги, вроде Даррелла или Конан Дойла, и брал «Сказки Пушкина» или даже «Евгения Онегина». Сквозь простуду и красные круги он вчитывался в эти непонятные строки, будто надеясь найти там некий рецепт запредельного бытия.
Но в школьной литературе продвижения не наблюдалось. Несколько случаев герменевтической проницательности были успешно подавлены альянсом «учительница + учебник». Впрочем, временами возникало лингвистическое и этимологическое чутьё: казалось, он знает происхождение и вибрацию, тайные смыслы и связи самых обычных слов.
Беда пришла на занятиях по раджа-йоге. Вначале я выполнял первое задание – увидеть в космосе Абсолют. Увидел, третий глаз заполнился жгучим белым ультрамарином, на улице закаркали вороны, а в соседних комнатах замолчали холодильники. Следующее задание было таким: увидеть в Космическом зеркале свой истинный образ, Атман. Добрался и заглянул. Там что-то померещилось, отразилось, какая-то тусклая невысокая фигура… Ничего интересного, хотя соседи видели архатов, оленей, драконов.
Однако с этого дня полились стихи. Чудовищные и безобразные, лезущие помимо воли, заполняющие жалкие невротические тетрадки. Это было творчество, отрицающее поэзию, обиженное на что-то давно забытое, насквозь наркотическое - хотя и без единой капли дурмана, желанное и беззаконное – будто нарушающее неведомое табу.
В дальнейшем все прошло: мы примирились.
А это вот на фотографии мы и есть, в обнимку с моим Великим Ламой.
...Из интервью:
Журналист: Стивен, самый первый и самый странный слух: говорят, Вы – реинкарнация Ламы?
Стивен Сигал: Да, это так.
Journal information