Впрочем, когда стал прибывать солнечный день, Онегин несколько ожил. И… вновь потащился к дому Татьяны. (Вот так и я однажды, едва потянуло весною, поехал на Плющиху, к старому желтому дому, зашел в подъезд, поскрипел дверью, да и отправился прочь от того невозможного прошлого…)
Но здесь Пушкин делает финт, дабы читатель окончательно его не раскусил, не обозлился. Итак, Онегин входит, и - ну надо же! Именно в эту минуту княжна, понимаете ли, рекою слезы льет! И никто из слуг ее, красноглазую и опухшую, не предупредит о вторжении господина Онегина в скорбный сей будуар!
Впрочем, Пушкин опять выдает себя, вкладывая в уста Татьяны упреки и домыслы («Что в сердце вашем я нашла? Какой ответ? Одну суровость…» - Точно-точно, там была сплошная суровость), и наконец ложное признание:
«Я вас люблю (к чему лукавить?)»
Действительно, никакого лукавства. Просто каким-то образом "влюбленная" умудрялась несколько месяцев общаться с Евгением холодно, меланхолично, ни единым мускулом не выдавая своей ну хотя бы симпатии(хотя нормальные люди вообще-то если любят, не могут сдержать ни улыбки, ни блеска глаз).
Подсчитаем баланс. «Несчастная жертва» Татьяна пострадала менее всех. Владимир оказался - с мелкими вещами в земле. Ольга мучилась, но нашла утешение в объятиях улана. А Эжен… Эжен растворился в пространстве: говорят, его видели где-то в Италии, как он твердо шагал всё на юг, всё на юг, в направлении Африки, туда, где его уже ждали любезные джанки Рембо и Берроуз, и Белый…
Journal information